Советский человек мог быть искренне убежден в том, что массовых репрессий в 30-е годы не было. Что Катынь — дело рук вермахта, а не советских расстрельных команд. Что карательная психиатрия — это клевета Запада. Что компартия искренне строит государство всеобщего процветания. 

В конце концов, чего мы хотим от советского обывателя? Зажатого между работой и домом, между очередью за гарнитуром и попыткой получить продуктовый дефицит? Информационный железный занавес был плотным и застилал любую альтернативную картину мира. Окружающая реальность была выстроена до его рождения, система пропаганды налажена задолго до того, как он стал задаваться какими-либо вопросами. У него просто не было другой реальности, кроме той, в которой он существовал. Но только герметичный купол пошел трещинами — Советский Союз начал расползаться по швам. 

Постсоветский человек, ностальгирующий по СССР, — это явление совершенно иного рода. 

Потому что в багаже нового обывателя девяностые годы. Время, когда открывались архивы. Когда публиковались интервью диссидентов. Когда была обнародована информация о масштабах репрессий. Когда никаких иллюзий по поводу советской системы подавления инакомыслящих уже не осталось. 

Постсоветскому человеку даже не приходилось искать информацию о той системе, которая была выстроена в СССР. В девяностые эти данные стали мейнстримом – они звучали со всех экранов и со всех газет. Они были главным содержанием избирательных кампаний и новой повестки дня. 

Советский человек мог оправдывать советский строй по незнанию. Но постсоветский сторонник СССР делает это осознанно. Советский человек отрицал обвинения в адрес режима, потому что мог в них не верить. Постсоветский – выступает в роли адвоката дьявола. 

Постсоветский обыватель уже не может сослаться на то, что чего-то не знает. Что ему недоступны данные о реальных масштабах. Напротив, он об этом знает, но прячется за лукавое "зато". "Зато космические корабли". "Зато все боялись". "Зато стабильность". 

Все его "зато" — это только попытка оправдать персональным комфортом репрессии против других. Он убедил себя, что ему было уютно в старой реальности — и он без тени сомнений готов выменять ее на судьбы других. Цинизм вместо наивности. Подлость вместо незнания. 

Постсоветский просоветский — тот, кто сознательно отказался от правды. Тот, кто добровольно надел на себя шоры. Тот, кто готов выносить в одну часть уравнения персональный комфорт, а в другую — судьбы всех остальных. 

И если это не подлость, то что такое подлость?

Отрывок из книги "Дикий Запад Восточной Европы"