Пастор с двумя камешками. Как Анатолий Волошин провел 295 дней в плену и остался собой

Анатолий Волошин – 64-летний протестантский пастор из Мариуполя. После начала полномасштабного вторжения он записался в тероборону, был ранен и провел сначала два месяца на Азовстали, а затем – 295 дней в плену. Его сыновья думали, что он погиб, и даже написали некролог. Но он выжил и продолжал нести служение в плену. То есть помогал выжить и другим.

Liga.net встретилась с пастором в канун годовщины его выхода из плена. Он рассказал, как вера и юмор спасают жизнь в плену и как даже в колонии в оккупации можно создать церковь.

Голос Бога на диване

Анатолию Волошину было 35 лет, когда он стал протестантским пастором. Была суббота перед праздником Троицы, он лежал на диване, и вдруг словно услышал голос: "Вставай и иди каяться". Эта фраза прозвучала трижды, Анатолий встал с дивана, надел парадный костюм и пошел в церковь. С того дня ходил туда постоянно, а через год стал пастором.

Это 1994 год, Мариуполь. Анатолий работал бульдозеристом. "Жизнь была грустной, я жил без Бога, – мужчина издалека начинает рассказ о том, как пришел к вере. – Тогда водка на производствах лилась рекой. Поводы случались часто, и каждый раз под этот повод кто-то приносил трехлитровый бутыль". Жене Анатолия это, конечно, не нравилось. Но в 1993 году она начала ходить в церковь и перестала упрекать мужа. Так он понял: Бог меняет жизнь к лучшему. "Жена тронула мое сердце своим поведением, – говорит Анатолий. – Господь через нее добрался до меня". 

Уже на следующий день после той субботы у Анатолия отрезало желание выпивать. Постепенно появились новые друзья – братья и сестры из церкви. Жизнь менялась и становилась лучше. Анатолий продолжал работать бульдозеристом, ездил в командировки на восемь-десять месяцев. Брал с собой Евангелие и пересказывал коллегам – тем, кто хотел слушать. Когда возвращался в Мариуполь, нес служение в церкви параллельно с работой.

В 1999 году у Анатолия и его жены было уже четверо детей. В нулевых они взяли под опеку еще троих. Жизнь не то чтобы была безоблачной, но мужчину все устраивало. Он много работал, нес служение, но все же успевал мечтать и воплощать свои мечты. В 40 лет неожиданно понял, что хочет научиться кататься на роликах. Вставал в четыре утра, шел кататься, пока никто не видит. Даже научился делать трюки. 

Осколок у сердца

Старая жизнь закончилась три года назад. В 2021 году умерла жена Анатолия, в 2022 году началась полномасштабная война. За несколько дней до 24 февраля пастор и его братья из церкви встретились на совещании. Говорили, что вот-вот будет война, что все служители в списках россиян, и если оккупация – одними из первых попадут "на подвалы". Тот, кто чувствует в себе силы, пусть остается, кто нет – лучше ехать сейчас. Анатолий не то чтобы чувствовал силы остаться. Скорее не понимал, что может произойти в Мариуполе, и машины у него не было. Так что он никуда не уехал.

25 февраля Анатолий проснулся рано, за окном почему-то было тихо. Он подумал: "Зачем просто так тратить свою жизнь? Если война и я здесь, то лучше пойду в армию. Хотя бы что-то сделаю, чтобы защитить свой дом". Взял документы, пошел в военкомат и в тот же день оказался в пункте сбора теробороны. Копал траншеи и ямы для блиндажей, делал капониры для БТРов. 

14 марта Анатолий сам вызвался поехать вместе с водителем забрать что-то нужное. Уже собирались возвращаться, когда начался обстрел. Переждали. Когда стихло, водитель спросил: "Ну что, поехали?" Сели в машину, захлопнули дверь, и в ту же секунду над капотом разорвался снаряд.

Анатолий не помнит момент взрыва, не знает, был ли он громким. Он просто увидел дырку в куртке и много крови. Была ранена рука, осколок пробил бронежилет и вошел под ребра с левой стороны, чуть не добравшись до сердца. Было тяжело дышать, больно и страшно.

"Меня привезли в больницу, сделали операцию, – рассказывает Анатолий. – А на следующий день снаряд прилетел прямо под окна моей палаты. Было громко, посыпалось стекло. Прибежали медсестры: "Ребята, надо спускаться в подвал. Вы как хотите, но мы вас не перенесем. Надо самим". Не знаю как, но я встал, спустился, и мы просидели в том подвале сутки – без теплой одежды, в холоде. А 16 марта приехала машина и забрала всех раненых на Азовсталь".

Бункер, в котором в начале полномасштабной войны был госпиталь на Азовстали, назывался "Железяка". В нем на минус втором этаже находились около 300 раненых. Там же делали операции. Кто-то не мог вставать, кто-то немного ходил. Кто-то в перерывах между бомбежками поднимался на поверхность подышать воздухом. Но таких было немного, Анатолию они казались несказанными храбрецами. Большинство попавших на "Железяку" цеплялись за свое место и боялись подняться даже на первый этаж.

"Не хватало воздуха, людей было так много, что часть лежали на полу, – вспоминает Анатолий. – На пике наплыва раненых мы вчетвером занимали две кровати. Трое сидели на одной кровати, четвертый спал на другой. И так по очереди. Когда кому-то становилось лучше, его переводили в другой бункер".

По наплыву машин с ранеными россияне быстро поняли, что в "Железяке" находится госпиталь. И начали прицельно бомбить это место. Сначала завалило один вход, тогда открыли второй. Через некоторое время по нему тоже ударили. Завалилась стена в операционной и разбомбило кухню. Теперь еду готовили в другом бункере и приносили раненым. Еды становилось все меньше.

"В Библии есть момент, когда царь Давид говорит своим воинам: "Я хочу пить. Принесите мне воды, – рассказывает Анатолий. – Они, рискуя жизнью, пробились к колодцу и принесли воду. Но вместо того чтобы выпить ее, Давид вылил эту воду на землю. Он сказал, что не может ее пить, ведь эта вода добыта ценой крови. На Азовстали было то же самое. Нам приносили еду, рискуя жизнью. Но очень хотелось есть, так что я не выбрасывал еду, я ел".

В апреле на один прием пищи раненым на "Железке" приносили половинку пластикового стаканчика каши и две банки консервов "Сайра" на пятерых. Через два месяца в госпитале Анатолий похудел на 22 кг: было 78, стало 56.

Есть хотелось все время. Кто-то урывал себе большую порцию и тихонько ел сам. Лежачие раненые, когда приносили еду, поднимали головы, становились похожими на сурикатов и просили принести им что-то. "Чтобы кто-то у кого-то отбирал еду – такого не было, – говорит Анатолий. – Скажем так: просто кому-то не додавали".

Что такое ад

Лекарств и расходных материалов тоже не хватало. В нормальных условиях Анатолию должны были делать перевязки ежедневно, на Азовстали их делали раз в четыре-шесть дней. "Приходишь, спрашиваешь: "Ну что, сегодня будет перемотка?" Отвечают: "Нет, нет материала, жди, как привезут", – вспоминает мужчина. – Вертолеты с лекарствами прорывались в Мариуполь четыре раза. А потом мы рвали простыни, чтобы сделать перемотку".

Анатолий будто не хочет делать свой рассказ слишком трагическим. После каждого драматичного момента он вставляет что-то оптимистическое или смешное. Сейчас он говорит: "Самое удивительное, что на "Железке" никто не болел, а раны быстро заживали. Коронавирус – тот вообще исчез из Мариуполя 24 февраля. А в бункере, когда бомбили, пыль стояла такая, что не видно, кто напротив тебя. Но в таких условиях делали операции и во время них никто не умер".

На "Железяке" раненые мало разговаривали между собой. Больше смотрели фильмы, которые перекачивали с телефона на телефон. Интернета и связи в Мариуполе не было с 14 марта, никто не знал, что происходит на поверхности над бункером. Было ясно только, что все плохо.

Если все же разговаривали, то о чем-то бытовом. Все словно застыли в вязком тумане из страха и желания выжить. Хотелось сбежать и просто не быть в этом. Но уйти было невозможно, и даже от мысли о том, чтобы выйти на поверхность, парализовал страх.

"Было несколько ребят, которые просили меня вместе помолиться. И мы молились, – рассказывает Анатолий. – Но это был очень ограниченный круг людей, и я понимаю почему. Тогда было такое состояние физической и внутренней боли, которая как бы сопротивлялась молитве. Совершенно ничего не хотелось, все было парализовано".

Первого мая Анатолия перевели из "Железяки" в другой бункер – он назывался "Шеврон", и там базировалась тероборона. "Я не хотел никуда переходить. Как и все на "Железяке", цеплялся за свое место, – рассказывает Анатолий. – Но старший по бункеру сказал, что я забираю много ресурсов – место, воздух, еду. Поэтому должен перейти. Оказалось, что это было к лучшему – на "Шевроне" давали немного больше еды". 

Анатолий провел на "Шевроне" 17 дней. В один из этих дней мужчина лежал на кровати и, как в 1994 году, услышал голос. Он говорил: "Сын, посмотри, что такое ад. Это не то, где черти жарят грешников на сковороде. Ад – это когда не хватает пищи, информации, общения. Когда ты один на один со всем, что произошло. Ад — это одиночество, покрытое страхом и безысходностью". 

"Когда ты находишься в таком аду, есть два пути, – говорит Анатолий. Этот голос в бункере он воспринял как откровение. – Если махнуть рукой на все, думать только о себе и как урвать лишний кусок, так и останешься в аду на вечность. Другой путь – выйти из зоны страха, не думать о себе, делать что-то для других. Продолжать жить по своим внутренним принципам и вере. Бороться – как рыба, плывущая против течения".

Анатолий говорит это, и в его глазах загорается огонек – как всегда бывает у людей, когда кто-то заинтересовался их любимой темой. Он смеется: "Я предупреждал! Если кто-то спрашивает меня о вере или Библии, можно считать, что он попался".

Интеллигентный фашист 

17 мая 2022 года Анатолий вместе с другими военными вышел из Азовстали в плен. Их привезли в Еленовку, и три недели там ощущались как три месяца, если не три года. 

"В нашем бараке было 400 человек, – вспоминает Анатолий. – Места не хватало. Спали на кроватях, на полу между ними, на полу под кроватями. Но у нас было еще не так плохо. В других бараках жили по 500-600 человек, у азовцев – где-то 800".

Дни не были заполнены ничем, кроме ожидания. Каждый ждал, пока его вызовут на допрос, и боялся, что будет во время этого допроса. "Меня вызвали всего дважды, – рассказывает Анатолий. – Один раз на допрос, другой – взять отпечатки пальцев и образец ДНК. Допрос прошел нормально. Меня привели где-то в два ночи, в кабинете сидел усталый инспектор, задавал вопросы – примерно как сейчас у нас с вами на интервью. Только один там был "ДНРовец", который все время кричал: "Что, пришли с нами воевать?! С кем? С нами, с донецкими?!" Я не отвечал. Подумал: лучше промолчу, зачем дразнить собаку?"

Анатолию повезло, что его не избивали и не пытали. Но это делали с другими пленными. Особенно доставалось тем, у кого были татуировки со славянскими символами. "Пленные, которые были здесь до нас, говорили, что раньше в Еленовке были инспекторами "ДНРовские" вертухаи, и вот они зверствовали, – говорит Анатолий. – Но пытки и избиения были и сейчас. Не знаю, почему меня это минуло – может, потому что я старый и раненый. Меня там один из вертухаев называл "фашист-интеллигент" – потому что я в очках".

В Еленовке, как и на Азовстали, постоянно хотелось есть. На один прием пищи давали половник супа или каши и 1/16 часть хлеба. Это 37,5 грамма. Все время слышались взрывы и гул самолетов. Чтобы заглушить тревожные мысли, пленные играли в шахматы и разговаривали.

"Однажды один из ребят из моего барака, Руслан, спросил у меня что-то по Библии – его интересовала какая-то трактовка, – рассказывает Анатолий. – У нас завязалась беседа, и где-то неделю или больше я рассказывал ему Библию несколько часов в день. Он слушал с большим интересом, и это давало мне смысл".

10 июня Анатолия вместе с другими пленными из его барака перевезли из Еленовки в колонию в Должанске Луганской области. "Я первый из всех зашел в помещение, где мы должны жить, и просто онемел, – вспоминает Анатолий. – Увидел кровати, застеленные белыми простынями, с подушками в белых наволочках. В Еленовке ничего этого не было. Здесь давали на завтрак и ужин четверть хлеба, а на обед – половину. Я в Должанске за восемь месяцев набрал 15 кг! Обстрелов каждый день не было, и вообще жизнь стала лучше, мы жили надеждой на обмен. Но так было не со всеми. К тем, кого взяли в плен с поля боя, отношение было совсем другое".

11 июня в Должанске Анатолий впервые за почти четыре месяца смог сходить в душ. В последний раз он мылся 28 февраля на базе теробороны в Мариуполе. Потом только раз мыл голову под стекающей с крыши в Еленовке дождевой водой. Сейчас душ был наслаждением и очищением.

Пастор с десятью сигаретами

В плену в Луганской области Анатолий будто снова в полной мере стал пастором. В Еленовке он пересказывал Библию парню по имени Руслан, а в Должанске к ним присоединился еще один пленный, и они стали молиться втроем. Со временем вокруг Анатолия собралось около 20 человек, и они молились вместе каждое утро и каждый вечер. "Под нашим помещением в Должанске жили зэки, – говорит Анатолий. – Мы тайком через них достали Новый Завет. Кто-то читал, а я объяснял, как это понимать".

Как-то пастор разговорился с одним из ребят, и тот признался, что не чувствует сил жить дальше, думает, что покончить с собой – это выход. Анатолий выслушал и предложил помолиться вместе, сказал, что без Бога человеку трудно выдерживать духовные испытания и безысходность. Они стали молиться и разговаривать. 

"Еще нам поставили телевизор в бараке, и из него почти круглосуточно вещала Скабеева, – вспоминает Анатолий. – Ребята как наслушаются ее, так и ходят все время угрюмые. Я решил что-то с этим делать. Говорю им: "Да вы слушайте, что она говорит между строк". Вот она говорит: "А расскажите мне, что у нас хорошего на фронте? Где-то мы наступаем или нет?" Это значит, что ничего хорошего для них не происходит. Или она зачитывала список оружия, которое Украине предоставляют партнеры. Я говорю: "Ребята, смотрите, у нас есть поддержка! Надо просто ждать и быть спокойными. Мы же здесь как в Турции – "ол-инклюзив". Все включено, и даже избиения".

Избиения бывали после проверок раз в месяц. Тогда всех пленных полностью раздевали, а в помещении, где они жили, проводили обыск. Переворачивали постель, шарили в каждом углу, доставали все из карманов.

Когда у Анатолия была возможность выйти во двор колонии, он искал на земле необычные камни. Складывал в карман, а потом дарил ребятам на день рождения, объясняя символизм каждого камня.

"Себе оставил два камня, – говорит Анатолий и показывает фото в телефоне. – Первый я назвал "Добро и зло", потому что на одной его стороне как будто есть изображение ангела со сложенными за спиной крыльями, а на другом – страшное лицо, как из фильма "Чужой". Второй камень назвал "Сало" – он белый и маленький, похожий на кусочек сала. И острый – я им отрезал нитки в плену, когда нужно было что-нибудь зашить или пришить".

Позже пленным разрешили играть в домино, шахматы и нарды. Парни решили устроить чемпионат по домино. Вход в игру стоил одну сигарету.

"В колонии можно было работать – за это давали сигареты, – объясняет Анатолий. – Я не работал, да и не курю уже давно. За меня поставили сигарету, и мы с напарником выиграли чемпионат, в качестве приза я получил десять или даже больше сигарет. Ребята, которые очень хотели курить, просили у меня: "Федорович, дай сигаретку". Я давал, но просил потом вернуть, как заработает. Так у меня собрался банк сигарет, и я дарил их на день рождения. Рассказывал об этом недавно на пасторской конференции, на меня почему-то странно посмотрели".

Служение в колонии

В Должанске у пленников четыре раза в день было построение. Первое – в девять утра после завтрака. Россиянин зачитывал список пленных. Обычно выкрикивал фамилию, а тот, кого назвали, должен был выкрикнуть свое имя и отчество. Если на этом все кончалось, это означало, что никаких изменений в плену в ближайшее время не будет. Если же пленный кричал имя, а в ответ слышал: "Дата рождения?", все внутри сразу начинало бурлить надеждой: возможно, будет обмен!

"Мы слышали от других пленных, что если так говорят — значит, будут какие-то изменения. Скорее всего, обмен, – рассказывает Анатолий. – И вот 24 или 27 февраля именно так и произошло. Когда называли мою и еще 11 фамилий, просили сказать дату рождения. А потом сказали, что в колонию приехала какая-то комиссия, и мы должны идти давать интервью".

По дороге на интервью их остановили две девушки, сделали фото и выложили в интернет. Анатолий открывает это фото на телефоне. На нем он в центре кадра, рядом – несколько мужчин. Все в одинаковых чёрных куртках и шапках. Пастор просунул раненую руку в повязку, которую сделал из своего пояса. Раньше этот пояс поддерживал поясницу. Его руки в больших самодельных рукавицах – он сшил их из рукавов куртки. На лицевой стороне повязки – нашивка с черно-белым фото Анатолия и подписью: "Волошин А.Ф. Отделение №6". Анатолий показывает фотографию с нашивкой крупным планом. С фото смотрит совсем не похожий на него человек – без очков, с бритой головой, глубокими морщинами возле губ, все черты лица как будто направлены вниз. Это лицо словно не предполагает улыбки или искреннего восторга – совсем не похоже на пастора, каков он сейчас.

Это фото в интернете стало первой за почти год весточкой для сыновей Анатолия о том, что он жив. В последний раз пастор выходил на связь 14 марта, в день ранения. Дальше связи и интернета не было. В плену в Еленовке Анатолий выменял за 37 граммов хлеба звонок домой у другого пленного. 

"Я даже не представляю, как он пронес туда телефон, – говорит мужчина. – Я позвонил сыну, кто-то взял трубку – мне показалось, что это его голос. Я сказал: "Женя, я в плену в Еленовке, со мной все в порядке". Голос ответил: "Ну хорошо". Я тогда подумал, что, может, это он спросонья так ответил. А уже потом, когда вышел из плена, понял, что ошибся на одну цифру и разговаривал с чужим человеком. Сыновья все это время думали, что я погиб в Еленовке после взрыва 29 июля".

Когда пленные пришли на интервью в комиссию, к ним вышел российский омбудсмен и сказал готовиться на обмен. "Что тогда происходило в сердце – не передать словами, – говорит Анатолий. – Чуть позже нам сказали готовиться на завтра на шесть утра с вещами на выход. Мы были так рады, все сложили, освободили кровати, а другие ребята уже на них разложили свои вещи. Вышли, стоим, и тут приходит какой-то вертухай и говорит: "Отбой". И мы еще на две недели остались в колонии".

Эти две недели Анатолий готовил свой круг единомышленников – тех, с кем молился, – к тому, что теперь они будут без него. "Я имею право проводить таинство рукоположения, то есть посвящение другого человека в священнослужители. Так что я собрал всех, мы помолились, я сказал, что за главного у них теперь будет Руслан – и благословил его на служение", – вспоминает Анатолий.

Плен, который всегда с тобой

Шестого марта во время вечернего построения россияне снова попросили некоторых пленных выкрикивать дату рождения. Две недели назад это касалось 12 человек, теперь – 28. На следующий день прошел обмен. Тогда 130 украинских военных обменяли на 90 россиян. В посте омбудсмена Дмитрия Лубенца об этом говорилось так: "Младшему освобожденному еще не исполнился 21 год, самому старшему скоро исполнится 64 года". Под "старшим" имелся в виду Анатолий Волошин. 

"Перед тем как вывести нас с территории колонии, местный вертухай проверял каждого – чтобы ничего не забрали с собой, – вспоминает Анатолий и по-детски хитро улыбается. – Я выложил ему на стол все, что у меня было. Но когда он отвернулся, быстро забрал свои камешки и еще нашивку пленного – на память".

Пленных везли очень долго. Сначала грузовиком, затем транспортным самолетом. Глаза у всех были завязаны, но Анатолий немного видел сквозь щель. "Смотрю в иллюминатор – солнце светит сбоку. Я думаю, если солнце сбоку — значит, мы летим на север. Летели очень долго, мне стало тревожно. Думаю: если сейчас выйдем из самолета и я увижу снег — значит, это не обмен, а нас привезли на север, какой-то Беломорканал докапывать. И тогда все".

Самолет приземлился, и Анатолий сразу увидел снег. Все внутри в одну секунду оборвалось. И тут он услышал голос одного из россиян. Тот процедил сквозь зубы: "Я бы их посадил в тюрьму, а не на обмен привез". Анатолия и других пленных еще куда-то везли на автобусе, но пастор уже не переживал и не пытался смотреть на пейзажи за окном. Теперь он точно знал: это обмен.

"Мы вышли из автобуса, нам развязали глаза и руки, и когда мы пересекли границу, то увидели, что нас встречают более 20 машин, очень много людей. Все кричат: "Слава Украине", – на глазах Анатолия выступают слезы. – Я сразу позвонил младшему сыну, сказал, что жив".

Дальше была реабилитация в Новых Санжарах, и Анатолию казалось, что он в раю: можно есть и пить, когда захочешь и сколько захочешь, можно принимать душ, есть врачи и кровати. Затем обследование и операция на руке в киевской больнице. Врачи взяли нерв с ноги и пересадили в руку. После этого немного вернулась чувствительность нескольких пальцев.

Совсем скоро Анатолию предстоит сделать еще одну операцию на руке. Сначала он поднимает рукав свитера и показывает: ниже плеча у него не хватает мышц. На их месте пустота. Дальше показывает свежий рентгеновский снимок – на нем над плечевой костью мелькают маленькие точечки, как снежинки. Анатолий объясняет: это оставшиеся в руке обломки снаряда. Врачи говорят, что полностью восстановить подвижность руки если и удастся, то только через несколько лет.

Но Анатолий не из тех, кто сконцентрируется на том, чего не хватает. Он поступил в капелланский батальон и вместе с другими капелланами ездит на фронт поддерживать военных. Учится в Острожской академии. Часто путешествует по Украине и ездит за границу к друзьям из Мариуполя. Следит за каждым обменом пленными и держит связь со всеми, кто был с ним и теперь вышел на свободу. К сожалению, Руслан, которого Анатолий благословил на служение в Должанске, все еще не вышел.

После ранения Анатолий постоянно слышит звон в ушах, ночью часто просыпается от тяжелых снов, а потом не может заснуть. Недавно вместе с другими капелланами ехали в Микуличин, и кто-то взял с собой книгу о ПТСР. Там был опросник по самодиагностике. Дорога длинная, так что опрос прошли все. Результат оказался у всех одинаковый: по симптомам, ПТСР есть.

"Мне кажется, война, ранение, Азовсталь, плен – это все меня не изменило. Я остался, каким был, – говорит Анатолий. – И живу дальше, делаю, что могу. Мне кажется, это помогает в любых обстоятельствах оставаться человеком – помогать другим, что-то делать, не просто существовать. Также важна вера в Бога. Но вера без дел мертва".

После возвращения из плена Анатолий часто бывает в дороге и даже сам ищет повода куда-то уехать. Ему стало сложно находиться в одиночестве, сложно без движения. Когда он куда-то едет и знает, что в пункте назначения его ждут, ему становится легче.

***

Мы с Анатолием встречались в кафе. В течение нескольких часов, пока он рассказывал свою историю, вокруг менялись посетители. До нашего столика долетали обрывки их разговоров – о бизнесе, о семье, о том, как кто-то увлекся новым хобби.

Почти в конце встречи официантка принесла Анатолию кофе и два пирожных. И сказала, что это от кого-то в зале. Пастор стал искать глазами знакомых, никого не находил, но не прекращал попыток. Наконец жестами спросил девушку, которая уже выходила: "Это вы?" Она коротко ответила: "Я не знаю вас, но услышала, о чем  вы рассказываете. Не знала, как иначе сказать вам спасибо за все". И быстро убежала.

Анатолий покраснел. Было видно, что ему важно это "спасибо", хотя он и не хотел есть пирожные.